- Привет, солнце.

Милка, общавшаяся до этого только с подругами из родного города, да с девчонками из соседнего отдела: пойдем пить чай, а не сбегать ли нам в магазин, растерялась и ответила, в несвойственной ей манере, но в том же духе:

- Привет, Милый.

И так у них завязался бурный сетевой роман. Никогда не знавшей до этого особой мужской ласки, Милка таяла от этих бесконечных заек, солнышек, малышей, но, к слову сказать, сама не терялась и отвечала все смелей и откровеннее. Его слова, как бабочки, кружась вокруг нее, касались ее волос, рук, плеч, создавая при этом аромат недосказанности и легкой влюбленности. Еле заметная пыльца с их крылышек плавно опускалась на ее сознание, обволакивая при этом всю способность думать.
Нельзя не предположить, что он не назначил ей встречу.
В самом модном тогда ресторанчике, рядом с телевизионной башней, где вращались, тусовались известные политики, известные ведущие и прочая разношерстная публика. Подружки как узнали - заохали и заахали, облепили Милку словно пчелки на мед, надавали кучу различных советов, высказали множество пожеланий.
Если говорить о том, сколько нервов Милка потратила, собираясь на этот ужин - тем самым ничего не сказать. Она бегала, металась по своей маленькой квартирке, вещи то взмывали в воздух, то падали на пол. Наконец-то Милка нашла что, искала - это была миленькая юбка и голубая рубашка, купленная на одной из распродаж этой весной.
В вечерней Москве разносились ароматы цветения. Легкие запахи деревьев, травы, смешивались с нежными благоуханиями девушек и юношей, гулявших по улицам. В воздухе еле слышно щебетали птицы. У Милки кружилась голова от такого манящего, но в то же время настораживающего вечера. Она шла легкой походкой и улыбалась, ей иногда в след оборачивались мужчины, женщины. Где-то под сердцем она чувствовала волнение перед предстоящим свиданием. Каким он будет? А понравлюсь ли я ему?
Она зашла в ресторан и огляделась. Никто не подходил под описание высокого, красивого блондина с голубыми глазами. Милка даже растерялась, и в маленькой головке сразу же возник рой невеселых и пугающих мыслей: обманул, подшутил, ей хотелось немедленно сесть посреди ресторана и зарыдать во все горло. И по закону жанра из-за самого дальнего столика встает он. Легкой, уверенной походкой подходит к Милке, берет ее под руку, немного склоняясь над ухом: "Такой я тебя и представлял, солнце!"
В тот день у них ничего не было. Могло было быть. Но, ничего…. Он просто смотрел на нее, а она на деревья, прохожих и небо, и ей казалось, что весь мир рухнул. Были только он, она и лето. О, это лето, такое сладкое, томное, просящее, нежное и страстное, дикое и беззащитное, такое давно желанное и такое неожиданное, как сама любовь! Милка не могла надышаться этим пьянящим московским воздухом, ей хотелось летать.
Они не могла наговориться, у них оказалось куча разносторонних интересов, кино, музыка, искусство.
"Да, попала, ты, деточка!", - говорила ее голова, "Да, попались мы с тобой, деточка!", - вторила ей сердце.
"Да ну вас всех!", - кричала нутро.
В тот день у них ничего не было, не было и в другие дни и вечера, и ночи. На ее e-mail пришло письмо от его жены, которая прислала фотографию, с запечатленным на ней семейным ужином при свечах и прочей ерунде. "Ха, ерунда, что за слово пришло мне на ум" - сказала себе Милка, разглядывая своего любимого в обнимку с какой-то женщиной. "Нда, а дата, у нас того самого вечера…"
"Милочка, я понимаю, что он у вас один такой, но вы-то у него не первая и не последняя, знаете, сколько у него таких же, солнышек, кисок? Я вас попрошу, оставьте его в покое. У нас все только наладилось…"
"Катастрофически тебя не хватает мне, жгу электричество, но не попадаю я…" - выл радиоприемник. "Но почему теперь, когда она только-только стала любить, когда только-только поняла, что жить, это не просто существовать, а жить по-настоящему? Почему, почему?" - вторило ему сердце.
Осень и зима проходили долго и мучительно, но как-то незаметно для Милы. Она превратилась в жалкое подобие своей тени. Ничто ее не радовало и радовать не могло. Милке по душе было только одно занятие, которое не напрягало - бродить поздно вечером по близлежащему парку, пинать только что опавшие разноцветные листья. Вскоре на смену пожухшим листочкам пришел белый пушистый снег. А небо все тоже. Серое, мрачное, незнакомое….
Одиночество поглотило Милу всю. Она ощущала себя в стеклянном куполе, своем собственном мирке, в вакууме. Ей хотелось кричать, биться головой, но она знала, что все это бессмысленно - никто не услышит ее. После этого наступала апатия, и осознание всеобщей ненужности не так трогали ее, как пустая немигающая строка внизу монитора.